Колин Декстер - Последний автобус на Вудсток [СИ]

Вот и опять в среду, шестого октября, мистер Джон Сандерс возвращается в отдел с отравой для тараканов и огнеупорным пластиком, и опять слышен визг пилы за дверью. Пашет, короче, парень.

В доме Кротеров по средам с семи до девяти вечера никого не бывает. Миссис Маргарет Кротер записалась в кружок для порядочных людей среднего возраста (что-то там о вопросах выживания природы и цивилизации), а дети Джеймс и Каролина плясали на дискотеке в местном клубе. Глава семейства мистер Бернард Кротер не разделял увлечений ни детей, ни жёнушки.

Вечером в среду второго октября Маргарет вышла из дома как обычно в шесть тридцать. Ей надо было добраться до Хидингтон Хилл, где проходили занятия. Она размышляла, где бы ей там поудобнее припарковать свою крошку, в августе подаренную Бернардом.

Она выбралась из гаража и покатила по тихой дороге. Нервничала немного за рулём, особенно в темноте, и ехала медленно. Независимость хороша: есть у тебя собственная тачка — и можно ехать куда заблагорассудится. Мимо пролетали машины. Включила ли она ближний свет?

Когда Маргарет впервые пришла к мысли о самоубийстве, машина казалась очень кстати. Однако теперь возникло сомнение, что вряд ли это произойдёт таким образом. Вождение пробуждало внутри инстинкт самосохранения. Да и не могла она превратить в смятый блин свою новую симпатичную крошку. Можно ведь и как-то по-другому…

Она аккуратно припарковалась, оставляя приличный зазор между соседними авто и её крошкой. Затем Маргарет вошла в четырехэтажное здание со стеклянными дверями. Вот и миссис Пальмер, член того же самого кружка.

Миссис Пальмер направляется в аудиторию С26.

— О! Миссис Кротер! Скучали без вас на той неделе. Приболели?

— Что с ними? — спросил Джеймс.

Маргарет уехала, а через пятнадцать минут Бернард Кротер сел на автобус до Лонгдейл Коледж. Там он обычно ужинал пару раз в неделю. Дети остались одни.

— Теперь вечно так, — сказала Каролина.

— Почти совсем друг с другом не разговаривают.

— Думаю, все мужья и жены так себя ведут.

— А раньше по-другому было!

— Да ты-то что можешь сделать?

— А сама-то ты что?

— Ты о чём?

— Да заткнись ты!

— Пошёл ты в пень!

— А ты вообще пошла сама знаешь куда!

В последнее время разговоры на этом и заканчивались. Во всяком случае, родичи больше ничего от них не слышали. Маргарет нервничала, а Бернард злился, и при этом оба размышляли, все на свете дети такие противные, или только их собственные.

Но в этот вечер в среду родители не удручались подобными размышлениями о Джеймсе и Каролине.

Бернарда пригласили на пирушку одного коллеги, который летом вышел на пенсию. Застолье было назначено на половину восьмого, поэтому Бернард завалил к Питу с запасом в полчаса, налил себе джину с вермутом и уселся в кресло. Кажется, ему нравился старикан Феликс Томпсет. Ну, жрёт он будь здоров да и пьёт как сапожник, а если верить слухам (а почему бы и не верить?), и все прочие грешки его не обошли. Но Феликс — отличный университетский старикан и именно по его совету колледж приобрёл собственность в начале шестидесятых, Феликс знал толк в такой сфере как инвестиции.

Бернард допил джин и поёжился. Потом они вместе с Питом отправились на пирушку к Феликсу по соседству.

— А, Бернард! Как дела, дружище? — на лице Феликса расцвела улыбка.

— Жаловаться не на что, — споткнувшись, ответил Бернард.

— А жёнушка как поживает?

Бернард взял херес.

— Прекрасно, прекрасно.

— Чудная женщина, — продолжил задумчиво Феликс.

Он уже начал смачно отмечать собственную годовщину, но у Бернарда как-то не получалось продемонстрировать своё ликование по этому поводу. Он призадумался о Маргарет, поскольку разговор свернул на эту тему, потом вовремя хихикнул, когда Феликс что-то там рассказывал о надписи на стене мужского туалета в министерстве.

— Охренительно, да? — заржал Феликс.

Вечеринка переместилась за стол в соседнюю комнату. По мнению Феликса жратвы было навалом. Он начал с грейпфрутового коктейля, затем перешёл к черепашьему супу, копчёной семге, другим экзотическим блюдам, потом взялся за выпечку, сыр и фрукты. При этом он вспоминал миллионы людей на планете, которые не могут себе этого позволить и перебиваются чем попало неделями а то и месяцами. Рисовал в уме красочные картины африканских и азиатских рахитиков в руках темнокожих мулаток…

— Что-то ты сегодня помалкиваешь, — сказал капеллан, подавая Бернарду бордо.

— Прошу прощенья, — произнёс Бернард, — это всё из-за еды и выпивки.

— Надо уметь принимать то, что тебе ниспослано свыше, мой мальчик. С возрастом я начал лучше ценить две вещи в жизни — природную красоту и удовольствие от пищи.

Он налил себе ещё красного вина. Бернард знал, что некоторые мужчины от природы жирные из-за нарушения обмена веществ, а вовсе не из-за хорошего аппетита.

Потом произносились речи о том, как много полезного Феликс сделал для универа, а Бернард всё думал о Маргарет и посматривал на часы. Девять пятнадцать. Ещё рановато улизнуть. Надо слушать анекдоты и смеяться. Сейчас они опять начнут вспоминать тот случай, когда разозлившийся аспирант два года назад пссс-пссс Феликсу весь ковёр… опять воспоминания про профессуру… теперь про лирику елизаветинских времён… про женщин… Бернард впервые задумался, а не подбивал ли тот клинья и к его Маргарет. Попробовал бы только!

Феликс заливался соловьём. Уже под хмельком, культурный и харизматичный. Ну, пора! Без пятнадцати десять. Бернард выскочил из здания и помчался к стоянке такси. Вот и свободная тачка. Перед тем как выбраться из салона, он обратил внимание на странное движение перед домом, погрузившимся в темноту. Сердце дрогнуло.

Джеймс и Каролина стояли у парадной двери.

— Мог бы… — начала Каролина.

У Бернарда перехватило дыхание, и он ничего не слышал.

— Мать где? — резко и требовательно бросил он.

— Откуда нам знать. Думали, с тобой.

— Сколько уже тут торчите? — спросил он с несвойственной голосу повелительной интонацией.

— Минут тридцать. Мать всегда возвращалась раньше…

Бернард открыл парадную дверь.

— Звони в колледж и узнай, закончились ли у них занятия.

— Пусть Каролина звонит.

Бернард с силой ударил Джеймса по лицу.

— Я тебе сказал! — прошипел он.

Бернард пошёл к воротам. Никого не видно. Он молился, чтобы хоть какой-то звук машины пронзил темноту. Машина! Лоб покрылся холодным потом, когда он бросился к гаражу. Дверь была на замке. Он нашёл ключ. Руки дрожали. Он открыл дверь.

— Чем это ты тут занимаешься?

Бернард поблагодарил небо, что услышало его молитвы.

— Где ты пропадала, блин? — страх превратился в злость.

— Просто двигатель заглох у малышки, некому было помочь — пришлось добираться на автобусе.

— А нельзя было сразу сообщить?

— Ага! По-твоему я обязана была обзвонить все сервисы, потом оповестить тебя и детей, так?! — Маргарет тоже начала злиться. — Из-за чего весь этот сыр-бор? Оттого, что на этот раз не ты, а я опоздала?

— Дети ждали на улице.

— Ну и что? — Маргарет ринулась в дом, и Бернард услышал очередную разборку.

Он закрыл ворота и гараж, потом повернул ключ в парадной двери. Вот что значит истинное счастье!

Четверг, шестое-седьмое октября

Совершенно непонятным остаётся для читателей, почему Морсу в голову стукнуло срочно заняться ремонтом и замазать дыру над дверью, оставшуюся после электрика. Однако он быстро понял, что зря попытался сэкономить на штукатуре.

Всё с самого начала не заладилось. Раствор превратился в камень, потому что срок годности уже закончился; шпатель, которым он обычно колол яйца для глазуньи, испарился в неизвестном направлении, а стремянка упрямо шаталась на кривых ножках.

Единственное, что Морс сумел сделать как профи — принять позу летчика, у которого заклинило парашют, когда нырнул вниз головой со стремянки. Поэтому он и приземлился, как полагается: не на макушку, а на правую ногу — хоп! — и на пятую точку.

Потом его несколько минут подташнивало от полёта, но он сумел подняться и дотащиться до софы.

Сначала нога немного побаливала, но потом стало легче, и он воспрял духом.

Поторопился радоваться, старина, потому что нога через минуту так раздулась, что мама дорогая!

Как вы думаете, мог он в таком состоянии на педали в машине нажимать? Нет, конечно.

Ну, и что дальше делать? Хоть в голос вой от нестерпимой боли.